Остров Шпицберген: где находится, кому принадлежит, интересные факты. Страж Полярной Звезды. Освоение архипелага. Грумант батюшка
В споминаю 23 апреля 1981 года, Москва, Институт археологии Академии наук СССР. С осторожностью, точно оголенный провод под напряжением, держу я в пальцах слайд, где запечатлена обугленная временем доска, на которой как будто ножичком Алексея Ивановича Инкова вырезано об их слабом духом артельщике: «Преставися мирининн от город!» Начальник Шпицбергенской археологической экспедиции кандидат исторических наук В. Ф. Старков делает доклад о результатах первых трех полевых сезонов.
Сейчас известно более восьмидесяти памятников, - говорит он. - Самый северный из раскопанных нами находится на полуострове Брёггер, на берегу залива Конгс-фьорд, это под 79-м градусом северной широты, в четырех километрах от поселка Ню-Олесунн. При его раскопах было найдено более семисот предметов из металла, кожи, дерева, глины, бересты. Поморские могилы, кресты и дома есть и выше, под 80-м градусом. А в бухте Решерж, на северном берегу Бельсунна, выявлены и изучены остатки четырех жилищно-хозяйственных комплексов, в состав которых входили девять жилых помещений, шесть холодных клетей и баня. Это крупнейшее русское поселение из известных до сих пор на Западном Шпицбергене. Важным представляется и вывод о том, что обитание поморов на Шпицбергене носило регулярный и долговременный характер и что основной формой обитания поморов был поселок, а не одиночная изба-зимовье.
Почти два с половиной столетия отделяют сегодня нас от тех времен. Но мысль не устает тянуться, часто по крохам собирая факты, в темь веков, желая увидеть тамошнюю жизнь ясно и правильно.
Хранится в Отделе рукописей Государственной публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде Сборник Новгородских и Двинских грамот XV века. И есть в нем «деяние» князя новгородского Андрея - послание к людям Двины и Студеного (Белого) моря. Писано письмо уставом. Буквы прямы, могучи, и несут они нам из семисотлетней давности напряжение жизни большой и горячей.
Послал князь Андрей Александрович «на море на ошан» три ватаги свои из Новгорода с атаманом Андреем Критицким и велит поморам давать «им корм и подводы, по пошлине, с погостов». А в конце грамоты заметил и для атаманов: что «как пошло, при моем отце и при моем брате, не ходити на Терскую сторону Ноугородцем, и ныне не ходить».
А Терская сторона - это Кольский полуостров. И не велено ходить туда княжеским ватагам новгородцев ни на промысел, ни за оброком оттого, что в этом XIII веке еще нельзя было тревожить терских переселенцев, потому как испокон веку поощряли государи смелых землепроходцев, расширяющих и осваивающих границы княжеских владений, поощряли тем, что освобождали их от государственных тягот и не ограничивали ничем их свободу. До поры до времени, разумеется.
Однако на том же море Студеном, на Соловках, к 1429 году монахи уже сгоняют простых поморов силой и угрозами «с острова сего, Богом предназначенного к обитанию иночествующих», как выражается архимандрит Досифей. Так что через тридцать лет «Соловки с моря окiаня» закрепляются за монахами жалованной Новгородской грамотой, а в 1471 году в списке Двинских земель указываются поселки уже и Терского берега: Карела Варзугская и Умба.
Проходит сто лет - и тянут сюда руки уже царские, боярские блюстители власти, не менее чем монастырщики, нахрапистые и вооруженные.
И снова отрываются от насиженного места, и идут люди в неизвестность, на Север, на море, на острова, туда, где свободнее для души и для промысла; причем идут не всякие люди, а духом крепкие, жадные как до труда, так и до воли, и глубоко миролюбивые не по трусости, а по натуре. Таковы поморы.
В грамоте великого князя Иоанна Васильевича от 18 декабря 1546 года узнаем мы, что люди Каргополя и окружных волостей покупают соль... «у моря у Поморцев». И это, вероятно, первое письменное свидетельство такого определения.
А жизнь на Русском Севере к середине XVI века и на самом деле достигает расцвета.
Возьмем дневники и показания Стивена и Уильяма Бэрроу. Эти английские мореплаватели, встретившиеся с поморами в 1557 году, рассказывают о том, например, что мезенцы Беломорья все как один шли в июне к Печоре «на ловлю семги и моржей» и оказались удивительными мореходами. Они ловко вывели английское судно из гибельного тумана, другой раз их двадцативесельные карбасы, идя по ветру, опережали английский ведущий корабль и время от времени поджидали англичан, приспуская свои паруса. Оказалось, что поморы поразительно мудро предвидели погоду и учитывали приливные и отливные течения. На Кигоре же (п-ов Рыбачий) в день св. Петра, то есть 29 июня, собиралось к русским «по случаю торга» много людей: и карелы, и лопари (саамы), и норманны, и датчане, и голландцы - и «дела их тут шли прекрасно»; причем тогда же говорили русские англичанам и о Большом Камне (Урал) и о Новой Земле.
От тех же англичан можно узнать и некоторые имена простых поморов шестнадцатого столетия. Это Федор и Гаврила из Колы (Мурманск), Кирилл из Колмогор (Холмогоры под Архангельском), кормщик Федор Товтыгин и беломорский кормщик по прозвищу Лошак.
И неудивительно, что в 1576 году датский король пытается воспользоваться мореходными знаниями одного из русских кормщиков - поморского навигатора Павла Никитича из Колы. «Известно нам стало,- пишет король,- что прошлым летом несколько тронтгейских бюргеров вступили в Вардё в сношения с одним русским кормщиком Павлом Нишецом, живущим в Мальмусе (Мурманск) и обыкновенно ежегодно около Варфоломеева дня (11 июня) плавающим в Гренландию». Недаром, значит, именно тогда же и возник известный проект оккупации Русского государства с севера. Чтобы захватить Московию и обратить ее в имперскую провинцию, по расчетам одного из шустрых западноевропейцев, «достаточно 200 кораблей, хорошо снабженных провиантом; 200 штук полевых орудий или железных мортир и 100 тысяч человек; так много надо не для борьбы с врагом, а для того, чтобы занять и удержать всю страну».
Голландские экспедиции, посетившие в конце XVI века Новую Землю, стремятся оголландить на ней все устные поморские названия, тем более что на картах Московии очертаний Русского Севера тогда еще не было. А не было-то потому, что Русский Север не представлял «в эти годы ничего спорного». И в том, что встречаемые часто голландскими мореходами и на Новой Земле, и на Шпицбергене следы промысловой деятельности поморов - обработанные моржовые туши и клыки, навигационные кресты - не что иное, как следы русских, а не норвежцев, кто-кто, а голландцы, между прочим, не сомневаются. И не сомневаются хотя бы потому, что, скажем, и через того же приказчика Строгановых, сбежавшего в Голландию, Алферия Брюнеля, хорошо знали, какие - узкие, длинные, хоть и быстроходные, да негодные для плаваний во льдах - лодки у норвежцев и какие - кургузые, орехообразные, без гвоздей шитые и приспособленные к льдам (даже с полозьями) - лодки у русских. Так что, когда норвежские рыбаки выше Ян-Майена, в крайнем случае выше Медвежьего подниматься и не собирались, русскому зверобою, воспитанному на Беломорских торосах, ходить по Ледовитому океану к Елисею (Енисей), к Малому Ошкую (Шпицберген) или на Новую Землю было в обычай.
«В лето 7113 (1605 г.) во граде Самаре, - говорит сказание, - был человек поморенин, именем Афанасий, рождение его за Соловками на Усть-Колы. И он сказывал про многие морские дивные чудеса, а про иные слыхал. И ездил он по морю на морских судах 17 лет, и ходит в темную землю, и тамо тьма стоит, что гора темная; издали поверх тьмы тоя видать горы снежные в красный день».
В. Ю. Визе, приводящий это сказание в биографическом словаре русских полярных мореходов, замечает, что упоминаемая «темная земля есть, несомненно, либо Шпицберген, либо Новая Земля».
Интересно и то, что первое картографическое свидетельство о русских поморах на Шпицбергене тоже приходится на это время. Картой Шпицбергена, второй по счету, но первой по практической ценности, является карта с названием «Новая страна, или по другому Шпицберген», изданная в 1613 году в книге Гесселя Герритса «История страны с именем Шпицберген». Автор говорит о неудачных переговорах голландских китобоев с русскими промысловиками по поводу организации совместного торгового товарищества и помещает карту, составленную по свежим следам своих земляков, на которой и можно видеть одну из поморских бухт, названную голландцами «Устье московита».
Есть и еще один ранний картографический документ о поморах, но уже на английской карте 1625 года. Там показано русское суденышко, спешащее к южной оконечности Шпицбергена, куда как раз с этого времени на целый век и вытеснены поморы англичанами, голландцами, а позже - датчанами, немцами, испанцами, чьи экспедиции всегда были богато оснащены пушками и ядрами.
Но вот наступает и 1694 год, когда 22-летний царь Петр I едет в Архангельск, к поморам, с великой и дерзкой думой о военном маневре, с осуществлением которого и будет прорублено «окно в Европу». Правда, дорогой ценой самобытности заплатят поморы за столь необходимое России «окно», названное затем Петербургом, потому что велено царем в Архангелогороде строить поморцам, вместо их поморских кочмар, раньшин, шняк да лодий, военные мощные корабли по образцу голландскому.
Восемь лет, кляня царя и его приказчиков, Беломорье выполняет государев подряд, и в 1702 году из Архангельска в Соловки идет настоящая эскадра первых северо-русских военных кораблей (13 судов), и от сельца Нюхча, что на Поморском берегу Белого моря, и до села Повенец, что на берегу Онежского озера, укладывается - рубится фантастический настил - легендарная Государева дорога, дорога-просека, дорога-гать, дорога-волок, по которой за десять дней протащатся два корабля - «Святой дух» и «Курьер», что выйдут потом по Свири на Ладогу, прародину поморов, дабы вернуть ее России вместе со Шлиссельбургом уже навсегда.
Одна незадача - из века в век не почитается у поморов, хоть и грамотных, дело «пером брести»; верят они больше всего в память живую свою да на память сыновей уповают. Нет слов, обидно, что еще и царский указ 1619 года, наложивший запрет на ведение лоций, совсем отбил охоту заводить на лодии судовой журнал или вести дневник наблюдений. И все нравственные правила, все заветы отцовские и приметы мореходные передавались из уст в уста.
Только после петровских преобразований появляются у них мореходные книги, или поморские лоции. Но и тогда все записи в таких рукописных книгах велись безымянно и по-скупому деловито. Однако попробуем все же пересказать один из поморских случаев.
Восемь дней была поветерь - лодия от самой Мезени ходко шла в побережник, что значит на северо-запад, и тешил душу Ледовитый океан.
А на девятый день ветер переменился, и завернуло судно на восток. Гнало, гнало и прибило к голому острову, в «утык ко льду». Поморы остров узнали: это Малый Ошкуй, то бишь Грумант-медведь оказался. Тут-то и двинулся и опеленал их жирный лед, а скоро и жом начался.
Видят поморы: дело нешуточное, жмет и жмет - к худшему готовиться надо, может, и зимовать придется. Припомнил кормщик, что становье где-то здесь было, и решил проверить.
Пошли вчетвером: сам кормщик Алексей Инков да с ним три покрученика рядовых - Хрисанф Инков, Степан Шарапов да Федор Веригин.
До берега идти с версту. А лед трещит - как будто кто тисками сдавливает, - время от времени, как из пушки, жахает, и пучится, и друг на дружку наползает, а то как ухнет - и толстенная льдинища торчмя, точно живая, в ропак встает.
Чтобы идти побыстрее да от тяжести случаем не потонуть, поморы грузу мало взяли. Всего и было, что ружье одно, рожок с порохом по три заряда на брата, пуль столько же, топор, котелок, ножик, муки мешочек - по пять фунтов на человека, огнянка с трутом, пузырь табаку да по трубке по деревянной курительной. А одежка - так вся та, что на них.
Наконец добрались. Видят: заледа - прибрежная земля, что подо льдом кроется. Отсюда до становой избы, как оказалось, меньше полуверсты всего и было. Нашли они станок-то. Затопили печку-глинянку без трубы. Дым по потолку растекся, вьется, колышется, до верха окошка набух, тучей квадратной черной налился, а ниже не опускается - утекает в щель оконца. Обогрелся домик, и порешили поморы переночевать в нем.
С рассветом, как угомонился ветер, заспешили поморы к своим - ан голо вокруг, ветер выволочный утащил, как есть, и лед и лодию с ним в океан.
Тяжко стало на душе у зверобоев; стоят столбом, онемели. Наконец повел бородой кормщик Алексей Инков, оглядел голомянь океана и сказал сокрушенно:
- Эко вздохнул батюшка! Груманланку (лодию. - Авт.) нашу унес дак. А и где же вы, други наши товарищи? Не погибель ли приняли?
(А так оно и вышло: одиннадцать, все, что в лодии оставались, все потонули.)
Вдруг заторопился Алексей Инков, крикнул:
- Не робей! Дразни ветер!
И сам лихо свистнул. И все: и Хрисанф, и Степан, и Федор вслед заги-кали и засвистели!..
Однако обратно ветер не шел и груманланку ихнюю, лодию поморскую родную, не гнал.
Перестали тогда поморы, по их выражению, завязывать ветер, то есть молить его. «Не хочет, знать, Никола-бог морской нас приняти»,- сказали. Сказать-то сказали, а лысую выпуклость моря оглядывали еще долго.
Но жить надо. И кормщик слово молвил:
- Все мы здесь теперьче равны, и покрут наш, робятки, равный.
И пошли жизнь артельную ладить.
Начали же поморы с того, что убили, по числу пуль, двенадцать оленей, заготовили впрок мясо и шкур для одежды и по постели каждому из мятой оленьей кожи сделали. Для топки плавнику с побережья натаскали на первую зиму и на другую. Избу поправили и мхом сухим крепко оконопатили. Инструменту всякого нужного понаделали: нашли прибитую морем доску корабельную, толстую, с железным крюком, с гвоздями и с дырой; из нее получился молоток; а из камня подходящего - наковальня; гвозди - так это считай, что готовые наконечники или крючки рыболовные, да еще каждому постегальце-иглу из них выковать сумели.
Из двух оленьих рогов клещи были.
Бояться боялись одного разве мишку, медведя, ошкуя страшного. Уж больно тот любопытен был и охален: придет, рычит, шерсть густая дыбом; мох из бревен выдирает, в избу ломится - аж скрип и треск - смотри, развалится коробочка по бревнышку!
Сделали из крепких сучьев две рогатины, и скоро первого, шибко дерзкого, подняли на них; другие стали потише. А всего за шесть зим убили десять.
Потом подвернулся еловый корень, что своим изгибом лук напоминал. Натянули на него жилу от первого медведя тетивой - и сразу стрелы понадобились. Сковали четыре железца-наконечника и жилами того же ошкуя привязали накрепко к еловым палочкам с одного конца, а с другого - перья от чайки прикрутили. Стрелами такими добыли оленей сотни две с половиной да множество голубых и белых песцов.
Свистнет тетива, стрела шикнет, в оленя вопьется - прянет зверь, и понесся по мшистым кочкам, взбрыкивая. А Хрисанф вдогонку - нельзя, чтоб стрела пропала! Кухлянку, что мешок, через голову швырк - руки, ляжки голые, на теле одна короткая душегреечка да бахилы на ногах - и все, и летит молодой Хрисанф, бежит удалой Хрисанф не хуже того оленя, а лучше, потому как догоняет оленя-то убегающего, догоняет.
Мясо и коптили и сушили - в избе, на палочках, под потолком. За лето запасы полнили. И шло оно вместо хлеба. Муку берегли. Если и варили ее, то изредка, с оленьим мясцом. На посудину для огня мука пришлась. Слепили из глины вперемешку с ней подобие лампады, на солнце высушили, обмотали лоскутиками от рубах, а лоскутики в оленьем жире опять же с мукой обварили, и все сызнова засушили. Жировик получился. На фитили белье исподнее шло. Огонь с тех пор не переводился. А то ведь и трута совсем мало было, и сколько потов сходило, пока так называемый живой огонь извлекали: покрути-ка кленовую сухую палочку, чтобы трут, напиханный вокруг нее в тесном отверстии березового полена, затлелся бы!
Так в заботах и трудах шла жизнь.
Начала скоро хворь одолевать - цинга. Инковцы боролись с нею как могли: и кровь оленью для этого пили, и мясо кусочками сырое и мерзлое ели, и трудились много, и спали мало, да вот еще - летом собирали траву ложечную, из которой али щи варили, али так, тоже сырой, ели - сколько сможется. «..А растет та трава вышиною в четверть аршина и повыше, а листья у нее круглые, величиною с нынешний медный грошевик, а стебель тонкий, а берут ее и употребляют те стебельки с листами, кроме коренья, а коренья не берут и не употребляют».
Трое из поморов противостояли цинге славно. Один лишь Федор Веригин ленив был и волей слаб. А потому в первый же год впал он в немощь цинготной болезни, исхворался и ослабел так, что сам и не поднимался уж. Долго товарищи об нем хлопотали: отваром ложечным поили, дышать свежим воздухом выносили, жиром медвежьим мазали, молитвы тцррили... Однако все одно на четвертую весну снялся Веригин с души, помер.
Бывало у поморов и время, когда ни бахилы шить, ни кухлянку, ни кожи мять, ни калги-лыжи ладить, ничего иного по хозяйству справлять вдруг ни нужды тебе, ни охоты нету. Тогда занимались они тем, что было душе любо: Хрисанф, например, коробочку из кости круглой ножом вытачивал, Алексей мох курил, о жене, детишках, о материке вспоминал да Степана слушал, как тот песню со слезой пел, такую же думу думая:
Грумант угрюмый, прости!
В родину нас отпусти!
Жить на тебе опасно -
Бойся смерти всечасно!
Рвы на буграх-косогорах.
Лютые звери там в норах.
Снеги не сходят долой -
Грумант вечно седой.
И прожили они так вот, одни, за семьдесят седьмой параллелью, в стране полунощной, как известно, шесть зим и лет да три месяца. И был у них порядок и лад, и не было ни свары, ни отчаянья. Даже ни блоха, ни вошь не завелись.
Однажды же (точно: 15 августа 1749 года) сидел на взгорке, на мягком мху зелено-красном, Инков Алексей; строгал он сучок, кумекая: может, трубку какую курительную из него сделать; кумекал да поглядывал с завистью охотничьей, как лёщатся белухи.
Сидел, значит, так помор, поглядывал на море, на белух, на куличка... Да вдруг как испугается, что блазнится ему, видится, мерещится чудо чудное, парус явственный! А море-то гладкое; ветер - ласковый и в лицо.
«Чтой-то в глазах мельзит», - сказал Инков сам себе. А сердце сильнее заходило.
Но светлый лоскут паруса подрос. И тогда подхватился Алексей, как молоденький, и ударился бежать. У избы кричит:
- Робята!.. Родимые!.. Приметы стягами... поспешай знаменать!
(Команда такая морская есть: знак подавать.)
Растерялись те сразу-то. «А иде?» - спрашивают.
- Тащи постель, постель тащи дак!.. Да огонь! Огонь с плошкою!
Сообразили костры. Запалили, ничего не жалеючи. Потом оленьи шкуры постельные на копья понасаживали да скоренько давай размахивать ими, да вопить, что духу хватало.
И вскоре обронила близ инковцев свои паруса российская промысловая лодия.
Так вернулись они наконец в Архангельск.
Дивился народ. Изумление выразил и директор Кольской китоловной компании Вернизобер. Выразил - и отписал про случившееся в Петербург. На следующий год братьев Инковых вызвали к графу Шувалову. А тот велел составить о приключившемся книжицу. Ле Руа, воспитатель детей графа, такую книжицу на французском и на немецком языках через 16 лет составил. И обошла она весь ученый мир Европы, удивляя теперь и немцев, и французов, и англичан, да и самих русских отчасти.
А славные поморы наши, инковцы, жили, как и все, и промышляли по-прежнему, отличаясь, правда, от других тем, что долгое время не могли никак есть хлеб - пучило их от него, да не могли пить никаких напитков, потому что попривыкли на острове своем только к ледниковой чистейшей воде...
Теперь можно говорить с полным основанием, что оставались поморы на архипелаге на длительное время еще в XVIII веке. И такими близкими видятся мне вскрытые темные венцы приморских изб, собранные когда-то тут из привозного леса, стоящие порой на китовых позвонках фундамента, такими загадочными белеют ребрами шпангоутов разбитые безымянные суда, такими родными зеленеют и рдеют мхи, сверкают среди буро-черной щебенки осыпей жирные ледники, наконец, такими щемящими стоят покосившиеся кресты, протягивая свои обрубки деревянных рук с юга на север...
И не знаю, отчего так сильно толкается мое сердце: то ли оттого, что прожиты на Шпицбергене две «полярки», то ли оттого, что слышатся голоса предков.
- Вадим Федорович! - спрашиваю у Старкова. - Время активных плаваний поморов в районе Шпицбергена вы считаете с XVI по XVIII век. Сруб дерева нашли XVI века. А могут ли быть и более ранние вещи?
- Да, хотя более ранние памятники мы пока не встретили, - говорит Старков.
Ученый, естественно, весьма осторожен с выводами. Но поиск продолжается, потому что еще Александр Пушкин говорил: «Уважение к минувшему - вот черта, отличающая образованность от дикости».
В целях выяснения...
Исполнилось 50 лет первому сквозному плаванию в одну навигацию Северным морским путем. Этим было положено начало планомерному освоению важнейшей народнохозяйственной морской трассы, первыми открывателями которой явились, по существу, русские поморы.
Много славных имен дало России и всему миру Поморье. Среди них и великий М. В. Ломоносов, «камчатский Ермак» - В. В. Атласов, знаменитый Семен Дежнев, ставший якутским казаком. Отсюда, от родных берегов, отправлялись в дальние походы отряды отважных землепроходцев, чьи подвиги и героические деяния золотыми буквами внесены в летопись великих русских географических открытий XVII-XVIII веков. Значительна роль населения Поморья и в освоении Сибири. Поморские судовых дел подмастерья и мастера, искусные строители надежных лодий, корабельные плотники и кормщики-навигаторы «ставили» мореходное дело при Петре I на неизведанных ранее просторах Охотского моря и Тихого океана. Но самыми полярными рубежами русских мореходов с давних времен являлись арктический архипелаг - Шпицберген и Новая Земля. И вполне естественно: все, что связано с исследованием этих земель, вызывает большой интерес.
Автор очерка провел на Шпицбергене две зимовки, «заболел» Севером и с тех пор довольно успешно изучает его увлекательную историю. В Географическом обществе СССР им сделаны (в Ленинграде и Москве) интересные доклады о важном уточнении пути экспедиции В. Баренца, которая в 1597 году открыла для Западной Европы Шпицберген. Известному ученому, автору своего рода арктической энциклопедии «Истории открытия и освоения Северного морского пути» профессору М. И. Белову разработки Ю. Мансурова, предпринятые, как он писал, «в целях выяснения исторического события», показались заслуживающими одобрения и производящими «впечатление солидного исследования». И это впечатление, думаю, необманчиво.
Ю. А. Мансуров еще в 1977 году высказал предположение, что мезенец Алексей Инков в разговоре с академиком Ле Руа мог назвать Шпицберген и Гренландию как Малый и Большой Ошкуй (у Ле Руа - Малый и Большой Броун), но, мол, после того, как ученый-иностранец, не понимая зырянского слова «ошкуй» (белый медведь), потребовал разъяснений, догадливый помор дал ему шотландский перевод «ошкуя» - «броун». Представляется, что этой смелой гипотезой пора заняться топонимистам - специалистам по происхождению и толкованию географических названий.
Небезынтересны в очерке и первые картографические свидетельства о русских поморах на Шпицбергене. Обращаясь к старинным картам, автор подтверждает сложившиеся в научном мире представления о широких возможностях использования и о необходимости усиления внимания к старинным картографическим материалам. Ведь старые карты удивительно емкие и содержательные источники для исторической географии нашей необъятной Родины.
Л. А. Гольденберг, доктор историческим наук
Древние предания и летописи поведали людям о том, что путь на Далекий Север прокладывался мореходами сотни лет. Вероятно, в водах «Студеного моря» бывали легкие корабли норманнов около 1000 лет назад. Но достоверных сведений об этом не сохранилось. Русские летописи говорят, что сотни лет тому назад по суровым водам этого моря ходили поморы — поселенцы на берегах Белого моря и Кольского п-ва из новгородцев. Смелые, свободные от крепостного ига, новгородские крестьяне объединялись в дружины и шли в неизведанные края за драгоценной пушниной, на промысел рыбы и морского зверя.
До далеких берегов Белого моря не дотягивались цепкие руки бояр и государевых слуг. Простой народ уходил на Север не только с земель Великого Новгорода. Сюда бежали крестьяне из центральных и северо-западных районов страны, чтобы избавиться от господского гнета, непосильных поборов и долговой кабалы.
В XII—XV вв. новгородцы разведали и освоили побережье Кольского п-ва, берега Белого моря. Они строили крепкие суда и ходили далеко от своих селений по морям Арктики.
Поморы открыли острова Новую Землю, Колгуев, Медвежий, Шпицберген (тогда этот архипелаг называли Землей Груманта).
Нередко отважным поморам приходилось вставать на защиту освоенных ими земель, на которые стали зариться иностранцы.
Русский Север издавна был бойким торговым местом, куда стекались иностранные купцы из стран Западной Европы. Они скупали здесь драгоценную пушнину, жир и кожи морских животных, моржовые клыки и другие товары, которые доставлялись из Западной Сибири сушей, через полярный Урал, и морским путем.
В плаваниях на восток по «Ледовитому морю» западноевропейские путешественники, как правило, пользовались помощью русских мореходов. Первые русские лоцманы появились на Неве и Волхове еще во время Великого Новгорода.
Они назывались тогда корабельными вожаками («вожами»). На Севере в Поморье существовал даже специальный вожевой промысел и артели корабельных вожей.
Далеко в глубь морей заходили русские мореходы. На островах Арктики исследователи много раз находили остатки русских поморских зимовок и их промыслового снаряжения. Известен исследователям русского Севера помор Иван Старостин, много лет оседло живший на Груманте (Шпицберген). Освоен был русскими о-в Медвежий. Его северное побережье иностранцы даже называли «русским берегом».
Русские поморы положили начало новому виду мореплавания — ледовому. Они сумели исследовать не только Европейский Север, но также значительную часть азиатского побережья.
Изучение кораблей древних новгородцев и поморов, селившихся на Севере, показало, какими способностями и смекалкой обладали первые русские арктические мореходы.
Русская морская лодья XVI в. могла взять на борт 200 т груза. Это было трехмачтовое палубное судно с прямыми парусами. Для плавания по Белому морю обычно предназначалась лодья меньших размеров, с палубой и двумя мачтами. Поморы плавали на судах и других типов. Самый древний корабль — это кочмара, или коч,— трехмачтовое палубное судно. По конструкции коч очень напоминает лодью, только он меньше размером. Строили поморы и более простые типы судов: раньшины, шнеки и карбасы.
На некоторых типах судов поморы крепили обшивку к корпусу судна при помощи вицы— корней можжевельника. В отдельных случаях северные судостроители предпочитали вицу железным гвоздям, так как на опыте убедились, что она надежнее железа. Обшивка, пришитая вицей, была более водонепроницаема, чем скрепленная железными гвоздями. При плавании во льдах корпус судна расшатывался и в местах, где были гвозди, давал течь. Кроме того, гвозди быстро ржавели и разрушали обшивку. При деревянном же креплении вица, разбухая, почти совсем не пропускала воду. Доски обшивки, особым способом пришитые к каркасу судна, держались крепко.
Кроме можжевельника, материалом для деревянных «ниток» служила молоденькая тонкая ель высотой до полутора метров. Стволы таких елочек очищали от ветвей, перекручивали и сушили. Перед употреблением их распаривали. Такими «нитками» шилась лодья. Набор инструментов у мастера состоял обычно из топора, пилы, сверла, уровня и сажени, разбитой на аршины и вершки. Строились суда на берегу реки, вблизи дома заказчика. Тут же шестом на песке или в избе мелом на полу мастер делал чертеж и производил необходимые расчеты. Сначала строили каркас судна, который затем обшивали досками снаружи и внутри. Потом ставили и крепили высокие прямые мачты и настилали палубу.
Крупное судно — лодью артель плотников строила за одну зиму.
По указу Ивана Грозного для строительства кораблей на Белом море при Соловецком монастыре были сооружены первые большие верфи и даже сухой док.
В древние времена паруса на поморских судах иногда делали из замши — оленьей кожи, обработанной жиром морского зверя. На ременные снасти шла кожа морского зайца.
Лодьи имели плоское широкое днище и небольшую осадку, поэтому при плаваниях во льдах к «невиданным землицам» они не нуждались в специальных гаванях, для того чтобы скрыться от шторма или перезимовать. Порой поморам приходилось вытаскивать свои лодьи на лед или на берег. При всех этих достоинствах поморские суда имели и свои недостатки: они хуже, чем килевые суда, слушались руля, особенно при волнении.
Плавания по Ледовитому океану с его суровым климатом, нагромождениями льдов и неизвестными течениями были хорошей школой для мореходов. Выносливые и смелые, не страшась крепких морозов и сильных ветров, поморы смело пускались в далекие плавания по бурным волнам океана на своих небольших деревянных судах.
В повседневной борьбе со стихией поморы хорошо изучили «Студеное море». Они знали, что величина прилива и отлива связана с положением Луны на небе, и образно называли приливо-отливные явления «вздохами моря-океана».
«Грудь-то у него широкая, могучая, — говорили они,— как вздохнет, подымет грудь свою, тут прибыла вода: прилив, значит. Выдохнет — уходит вода: отлив наступает. Не часто дышит океан-батюшка: два раза вдохнет, два раза выдохнет — сутки пройдут».
Поморам известен был компас, который они называли маточкой. Время они издавна узнавали по солнцу и звездам.
Ветры, в зависимости от направления, они тоже называли по-своему. «Полуночником», например, назывался северо-восточный ветер; «шолонником» — ветер, дующий с юго-запада; «побережником» — северо-западный ветер; «обедником» — юго-восточный. Русские мореходы изучали не только ветры, но также течения, приливы и отливы, состояние льдов.
Они хорошо знали и применяли местные средства против заболевания цингой: ягоду морошку, ложечную траву, сырое мясо и теплую кровь животных. Северные мореходы с давних времен имели рукописные карты-чертежи и рукописные лоции, в которых кратко описывались морские берега, указывались выгодные и безопасные пути и наилучшее время для плавания судов.
Старейшие рукописные лоции имели такие заголовки: «Устав как суда водити», «Хода корабельные Русского Окиана-моря», «Ход Груманландской».
Плавание по Белому морю и Ледовитому океану вырабатывало сноровку, своеобразные приемы управления кораблем. Свой опыт поморы совершенствовали и передавали от поколения к поколению. Если, например, ветер сильно кренил лодью, грозя мгновенно опрокинуть ее, помор бросал в парус острый топор или нож, и тогда ветер разрывал парус в клочья, и лодья выравнивалась.
Северные мореходы издавна применяли ворвань как средство, успокаивающее волнения. На судах поморов всегда было в запасе несколько бочонков с тюленьим или нерпичьим жиром.
В 1771 г. известный русский академик И. И. Лепёхин так писал об этом: «Средство сие состоит в ворваньем сале, которое во время заплескивания судна льют в море, или пускают подле судна мешки, наполненные оным. Средство сие издревле нашим поморянам известно и за многие годы прежде было у них в употреблении, нежели европейские ведомства о сем средстве как некоем важном открытии были напечатаны». Северные мореходы-поморы были исследователями Ледовитого океана. Бесстрашно отправляясь в плавания по безвестным суровым морям, они совершали ценные географические открытия.
Северный океан есть пространное поле, где усугубиться может
Российская слава, соединенная с беспримерною пользою
чрез изобретение восточно-сибирского мореплавания...
Михаил Ломоносов
И «острые горы» и «падающая ледяная глыба
В переводе с голландского «Шпицберген» означает «Острые горы». Такое название дал северному архипелагу в XVI веке знаменитый путешественник Биллем Баренц. Пытаясь отыскать северо-восточный проход из Атлантики в Тихий океан, он совершил три экспедиции по северным морям. Последнее путешествие закончилось трагически. Летом 1597 года голландский мореход умер. Это случилось когда участники экспедиции были вынуждены покинуть свой корабль, затертый льдами у побережья Новой Земли, и отправиться в обратный путь на двух лодках.
Норвежцы Шпицберген называют Свальбардом. В XIII веке датский историк Саксон Грамматик сообщал, что на островах этого архипелага жили очень высокие люди. А название «Свальбард», или «Холодный Берег», дали прибывшие туда викинги.
Свежевание кита (старинная гравюра)
Но на Шпицбергене многочисленные экспедиции пока не нашли никаких следов и свидетельств пребывания там викингов.
Наши поморы стали осваивать эти острова задолго до экспедиции Баренца. Некоторые исследователи полагают, что новгородские мореходы бывали там еще в X веке. Русские называли архипелаг Грумантом.
Примерно так в старину именовали Шпицберген и в некоторых других странах. Немецкий ученый Иеронима Мюнцер в 1493 году писал португальскому королю Жуану II: «...Под суровой звездой арктического полюса... открыт большой остров Груланда...на котором находится величайшее поселение людей под... господством великого герцога Московии».
Но что означает слово «Грумант»? Некоторые исследователи считают, будто это измененное на старорусский лад «Гренландия».
Но есть и другая версия. Известно, что у знатоков «Студеного моря» - русских поморов - была примерно сотня терминов для обозначения различных видов льда. В старину падающую в море ледяную глыбу они якобы называли «грума» или «грумана».
На Шпицбергене, изобилующем ледниками, падающие в море глыбы льда - явление частое. И в наши дни, и в древние времена. Возможно, так и появилось обозначение архипелага.
В судовом журнале экспедиции известного русского путешественника, адмирала Василия Чичагова, побывавшего на Шпицбергене в 1766 году, отмечено: «Примечательно, что всякий день отваливались от ледяных гор превеликие льдины».
Освоение архипелага
Это привлекало в древности людей к этим суровым ледяным берегам? Согласно научным данным, на протяжении геологической истории Шпицбергена климат там неоднократно менялся. Миллионы лет назад эта северная земля утопала в тропической растительности. Из этой растительности и образовались впоследствии богатейшие залежи каменного угля.
Но в средние века и русских людей, и жителей Скандинавии Шпицберген привлекал, конечно, не углем, а изобилием морского зверя и рыбы.
Русские охотники добывали на архипелаге тюленей, моржей, белых медведей, песцов, занимались и китобойным промыслом.
Очевидно, богатой была добыча на Груманте, раз люди отваживались преодолевать нелегкий н опасный путь с материка и даже зимовать на островах.
Представители известного поморского рода Старостиных появлялись на Груманте еще до 1435 года. А один из их потомков, Иван Старостин, зимовал там 39 раз.
Норвежский дипломат и исследователь Анкер отмечал: «По количеству зимовок Иван Старостин установил рекорд, который не смог побить никто из людей, зимовавших на Шпицбергене».
На самом большом острове архипелага мыс у входа в Ис-фьорд назван в честь этого охотника.
Русские люди строили на Шпицбергене не только жилье и склады, но и возводили по берегам деревянные восьмиконечные кресты. У их подножия наши первопроходцы хоронили своих товарищей. А еще эти кресты являлись, по давним поморским правилам, навигационными знаками. Их перекладины указывали на север и юг.
Грумант батюшка
Конечно, у поморов, которые хаживали на Грумант, были и свои особые традиции, обряды, приметы, песни, предания. Разве можно без них обойтись в студеные ночи полярной зимы, на далеких от родного дома островах?
Наверное, одним из самых известных грумантских песнопевцев и сказителей был Самсон Ксенофонтович Суханов. Родился он в 1766 году в крестьянской семье, в Вологодской губернии.
В юности ему доводилось вместе с охотниками-промысловиками зимовать на Груманте. В дальнейшем Самсон Суханов стал знаменитым каменотесом. Благодаря его мастерству появился в Москве пьедестал памятника Минину и Пожарскому, в Петербурге - Александровская и Ростральные колонны у здания Биржи, скульптурные группы Горного института, статуи воинов на башне Адмиралтейства, ряд колонн Исаакиевского и Казанского соборов. Знакомые Самсона Ксенофонтовича вспоминали, что, живя в Москве и Петербурге, мастер порой тосковал по северным просторам и частенько вспоминал Грумант.
Нередко он пел сочиненные им песни и рассказывал приятелям были и предания «ледяных островов».
Грумант, угрюмый, прости!
На родину нас отпусти!
На тебе жить так страшно
Бойся смерти всечасно...
Хоть и опасен этот северный архипелаг, а все же манил он к себе людей: и тех, кто уже бывал на нем, и тех, кто лишь слышал о нем.
Суханов записал немало грумантских преданий и даже особых заговоров и традиций.
Когда поморы подходили к островам архипелага, обязательно произносили нараспев:
Прими и отпусти, Груман-батюшка! Прими нас как гостей желанных. Сохрани и обереги от смерти и печали. Отпусти нас невредимыми и с богатыми дарами
При подходе к берегам поморы бросали в море или на лед какой-нибудь предмет - «гостинец батюшке Груману» - и обязательно гладили несколько раз ладонью воду, лед и какой-нибудь камень на острове и приговаривали: «Вот мое тепло тебе - «студеному батюшке». Сбереги его и меня не забудь».
К сожалению, большая часть записей Самсона Суханова не сохранилась. Издавна документам, связанным с освоением Севера, на Руси почему-то не везет. Их воруют, увозят за границу, нечаянно или намеренно уничтожают, по разным причинам прячут от всех в тайниках. А сколько документов было уничтожено в огне! Так, например, в 1779 году полностью сгорел богатейший архив Архангельской губернской канцелярии. Много ценных бумаг исчезли в пожарах Иркутского, Тобольского, Якутского и других архивов.
Самсон Суханов умер в 1840 году. Говорят, перед смертью он вспоминал свою молодость, хождения по морям и землям студеным и нелегкое зимовье на архипелаге. При этом мастер добавлял: «А ведь отпустил меня Грумант-батюшка с богатыми дарами...»
Ружьецо, рожок да топорок
В 1719 году вышел в свет роман «Робинзон Крузо». Через несколько месяцев он принес мировую славу его автору Даниелю Дефо. История шотландского моряка Александра Селькирка, прообраза Робинзона, была издана в большинстве стран мира. У Даниеля Дефо нашлось много последователей и подражателей. Робинзонада не давала покоя многим литераторам. Появились сотни произведений, в которых рассказывалось о потерпевших катастрофу и выживших на необитаемых землях.
Так было в литературе. А в жизни? История знает немало случаев «робинзонад» со времен Древнего Египта до наших дней.
В 1766 году была издана небольшая книга «Приключения четырех российских матрозов к острову Ост-Шпицбергену бурею принесенных». В ней описывалась подлинная история. Автор книги Петр-Людовик Ле Руа в 1731 году приехал в Россию. Занимался научной деятельностью и преподавал в Петербурге.
Когда сподвижник императрицы Елизаветы граф Петр Шувалов узнал о «робинзонаде» четырех поморов, то поручил Ле Руа написать об их приключениях.
Схема поверхностных течений в Центральной Арктике
Спустя почти два столетия, исследуя эту работу, профессор М.И. Белов отмечал: «Изучение биографических материалов показало, что в книге Ле Руа допущена грубая ошибка в написании фамилии Инковых и имени Хрисанфа Инкова, который ошибочно назван Иваном.
В связи с обнаружением новых материалов необходимо внести соответствующие поправки в список четырех груманланов, зимовавших на Шпицбергене: это Алексей Иванов Инков, Хрисанф Прокопьев Инков, Федор Андреев Веригин, Степан Стахеев Шарапов...
Читатель вправе задать вопрос, насколько документально обосновано то, о чем рассказывается в повести. Теперь он познакомится с подлинными именами, с доказательствами бесспорности самого подвига».
Казалось бы, произошло невозможное - люди выжили за семьдесят седьмой параллелью на заледеневшем каменистом острове!..
Одно дело потерпеть кораблекрушение и спастись на необитаемой земле в теплом климате, где изобилие фруктов, животных и растений. Но в Арктике, с ее морозами, полярными ночами, пустынными ледяными землями?! К тому же, в отличие от Робинзона Крузо, который смог прихватить с разбитого корабля много полезных вещей, русским мореходам так не повезло.
Когда впоследствии поморов спросили, что у них было, кроме одежонки, они ответили: «Ружьецо, рожок да то-порок...» Кроме этого в рожке было пороха на двенадцать зарядов, на столько же пуль да еще «маленький котел, двенадцать фунтов муки в мешке, огнянка и несколько труту, ножик, пузырь с курительным табаком и по деревянной трубке».
Остров Шпицберген остается для большинства россиян своеобразной «терра инкогнита» - неизведанной землей. Некоторые люди даже затрудняются ответить на вопрос о государственной принадлежности этой территории. Большинство знает лишь, что Шпицберген расположен где-то далеко на севере, за Полярным кругом, а Российская Федерация имеет на него какое-то право.
Стоит ли сравнивать этот остров с Курилами? Мы разъясним данный вопрос ниже. Несмотря на расположение «почти у Северного Полюса», путешествия на Шпицберген достаточно популярны. О том, когда ехать на заполярный клочок суши, где остановиться и что посмотреть, мы расскажем в данной статье.
Где находится остров Шпицберген
Начнем с маленькой поправки. Дело в том, что определение «остров» применительно к Шпицбергену будет некорректным. Это архипелаг. Лежит он всего лишь в полутора часах лета от Северного полюса. А потому типичный ландшафт - бескрайняя снежная пустыня, вечная мерзлота, белые медведи.
Архипелаг, общей площадью шестьдесят одна тысяча квадратных километров, состоит из трех больших островов, семи небольших и большого числа совсем маленьких. По-настоящему обитаем лишь самый большой - Западный Шпицберген (37 673 км 2). Там находится единственный аэропорт и столица края, город Лонгйир.
Кроме него на Западном Шпицбергене имеются поселки: Баренцбург, Ню-Олесунн, Грумант и Пирамида. Два последние сейчас обезлюдели. На других островах (Северо-Восточной Земле, Эдж, Баренца, Белом, Конгсёйа, Вильгельма, Свенскёйа) людей живет не более десятка, да и то только в летний период. Численность населения всего архипелага не превышает трех тысяч человек.
Климат
Остров Шпицберген лежит в Северном Ледовитом океане между 76 и 80-м градусами северной широты и 10°-32° восточной долготы. Однако такое расположение вовсе не означает, что архипелаг - сплошная арктическая пустыня. Благодаря Шпицбергскому течению (ответвлению Гольфстрима) море возле берегов никогда не замерзает. Климат на архипелаге не настолько суров, как в других местах на тех же широтах. Например, средняя температура воздуха в январе здесь всего 11-15 градусов ниже нуля. В июле столбик термометра поднимается лишь до +6 °С.
Туристических сезонов здесь два: начиная с марта и по май приезжают любители зимних забав и желающие приобщиться к суровой заполярной зиме. Они катаются на снегоходах, любуются северным сиянием. С июня по август архипелаг посещает совсем другая публика. Туристы наслаждаются каякингом среди айсбергов, наблюдением за белыми медведями. Есть и такие, которые рассматривают этот архипелаг как перевалочную базу на пути к покорению Северного полюса.
Природа
Поскольку Баренц описал, что видал в здешних водах огромное количество китов, к берегам устремилось множество рыболовных суден. Вскоре свои претензии на острова стали предъявлять Дания и Великобритания. В 60-х годах восемнадцатого века здесь побывали две научные экспедиции, организованные М. Ломоносовым.
Несмотря на то что русские не построили тут ни одного поселка, некоторые поморы летом приезжали сюда для промысла. Когда животных на архипелаге осталось критически мало, острова были заброшены в течении ста лет. Новый всплеск интереса к Шпицбергену возник на переломе XIX-ХХ веков, когда человечество вознамерилось достигнуть Северного полюса. Свободные от льдов воды и относительно мягкий климат острова использовались арктическими экспедициями. Шпицберген стал основной отправной базой.
Остров Шпицберген: кому принадлежит?
Когда на архипелаге были найдены мощные залежи угля, интерес к затерянным за Полярным кругом островам вновь обострился. Но в 1920 году вопрос о государственной принадлежности земель наконец-то решился миром. В Париже был подписан так называемый Шпицбергенский трактат, согласно которому архипелаг отходил под суверенитет Норвегии. Однако, согласно этому соглашению, все стороны договора (Великобритания, США, Франция, Япония, Швеция, Италия, Нидерланды и позже СССР) сохраняли за собой право разрабатывать полезные ископаемые.
Нужна ли виза для посещения архипелага?
Теоретически нет. Ведь неважно, чей остров Шпицберген, граждане всех вышеперечисленных стран-подписантов могут свободно посещать архипелаг. Однако на практике добраться до Шпицбергена прямиком из России не так то просто. Лишь в сезон туда изредка отправляются чартерные рейсы, а места в самолетах зарезервированы за полярными исследователями или госслужащими. Поэтому туристы вынуждены лететь через Осло (компаниями SAS и «Норвежские авиалинии»). А это требует многократной шенгенской визы для въезда в Норвегию. Можно посетить архипелаг и в ходе роскошного круиза на океанском лайнере «Капитан Хлебников».
Туризм
Власти Норвегии очень быстро переориентировали экономику архипелага в условиях уменьшения поголовья китов и белых медведей и падения цен на уголь. Сейчас главная ставка на экотуризм. Направление новое. Пока что лишь две тысячи туристов ежегодно посещают холодные острова. Не способствуют развитию этой отрасли и цены. Здесь все дорого: от отельного номера (самый простой эконом-вариант обойдется в сто долларов за ночь) до еды. Однако богатых туристов это не останавливает. Подъем к ледникам, морской рафтинг, катание на собачьих упряжках, сбор окаменелостей (их на архипелаге очень много) - все это входит в обязательную программу.
Острова - беспошлинная зона торговли. Благодаря ей население архипелага живет зажиточнее норвежцев на континенте. От трудовых мигрантов защищен остров Шпицберген. Работа на многих шахтах прекращена и они переоборудованы в музеи. Не прекращают выработку угля лишь российские горняки. Хотя эта добыча нерентабельна и находится на дотации государства.
Денежный скандал
В 1993 году Московским двором была отчеканена юбилейная монета «Остров Шпицберген». На ней был изображен белый медведь и карта архипелага. Поскольку на деньгах имелась надпись «Российская Федерация», Норвегия восприняла это как посягательство на ее территорию. Дипломатический скандал был исчерпан лишь тогда, когда эти деньги были изъяты из обращения. Оставшиеся на руках у пользуются высоким спросом.
Немногочисленным, но выносливым поморам принадлежит заслуга высшей, государственной важности. Осваивая Север, они делали его русским. Об этом наш сегодняшний рассказ.
Что за этнохороним такой?
Как водится, начать следует с этимологии. «Поморы» - это этнохороним, то есть именование жителей определённой местности, которая соотнесена с тем или иным топонимом. Другие примеры - москвич, туляк.
В случае с поморами не надо ломать голову откуда произошло наименование. Скорее всего, от название западного берега Белого моря, где есть т.н. Поморские берега. Известно, что большинство поморов - православные, а язык - русский с оригинальным диалектом и характерным произношением буквы «о».
Поморами стали называть русское население, селившееся около Белого моря.
Славянская колонизация севера
Историки констатируют: название «помор» возникло не позднее XII в. В течение XIV-XV вв. оно распространилось на юг и восток от западного берега Белого моря. Тогда «ничейные» земли Поморья взяла под свою опеку Новгородская Вечевая республика. Словене ильменские (их столицей, как известно, был Новгород Великий) называли эти земли Заволочьем, или Двинской землёй. В «Повести временных лет» встречаются упоминания о дорусском населении Заволочья: «пермь, меря, мурома, мордва, печера, ямь, угра». Из названий племен следует, они финно-угорского происхождения.
Считается, что славянская колонизация Севера началась в IX-XI вв. Резон в этом был: северный край оказался богат на пушнину, морского зверя, рыбу и птицу. Археологические находки и топонимика фиксируют следы проживания и славян, и финно-угров.
В антропологическом типе поморов преобладают славянские, но есть и финно-угорские черты. Несколько позднее свой вклад в формирование поморской общности внесли выходцы из Владимиро-Ростово-Суздальских земель, а ещё позднее викинги, в основном норвежцы.
Поморы сформировались на славянской основе, но включают в себя и другие этнокультурные элементы.
Чем и как промышляли
К XVI в. точно можно говорить о том, что поморы сформировались как этнографическое образование. Поморы вели специфическое рыболовно-зверобойное хозяйство. Зимний зверобойный промысел начинался в феврале и продолжался до конца марта. В местах сбора промышленников строились специальные промысловые избушки на одну-две лодки (7-15 человек).
В XVII в. поморы плотно включились в систему всероссийского внутреннего рынка в качестве морской рыбо- и зверепромысловой области. Поморы развили бартерную торговли и вели дела не только с русскими, но и норвежцами. В обмен на дары севера они получали столь необходимый им хлеб.
Контакты с аборигенами проходили без особых конфликтов: просторов для промысла хоть отбавляй, а поводов к вражде было немного. Славянские поморы органично вкрапились в ареал расселения различных племен, сторожил Севера.
Северяне добывали «на экспорт» много рыбы и пушнины, этим и жили в непростых природно-климатических условиях.
Как Север освоили и не только его
После победы Ивана III над новгородцами на р. Шелони (июль 1471 г.) поморские земли стали частью Московского государства. В период централизации русского государства процессы колонизации Севера получили новые, дополнительные импульсы. Постепенно задача освоения этих земель приобретает государственную важность.
В XVII-XVIII вв. пассионарная деятельность поморов достигает наивысшего расцвета. К этому времени поморы обладали всем необходимым для продолжительных походов в Северный Ледовитый океан. Северяне осваивают новые территории. Среди них - Северная Сибирь, Новая Земля и Шпицберген.
Были проложены ставшие потом знаменитыми морские пути. «Ход в немецкий конец» шёл вдоль берегов Кольского и Скандинавского полуостровов. «Мангазейский морской ход» - от устьи реки Таз в северо-западной Сибири, а «Енисейский ход» - к устью р. Енисей. «Новоземельный ход» - к островам Новой земли, а «ход грумландский» к архипелагу Шпицберген. Открытие этих путей позволили поморам не только наладить торговлю соболиной и песцовой пушниной, но и расширить границы государства российского.
К середине XVIII в. поморы помогли России освоить Алеутские острова и Аляску. С 1803 г. выходцы из Поморья осваивали Западное побережье Северной Америки, которая, на тот момент, не была заселена англо-саксами и прочими европейцами. В 1812 г. поморский купец Иван Кусков основал Форт Росс, который стал первым европейским поселением Севера Калифорнии (80 км. от современного г. Сан-Франциско).
Поморы внесли значительный вклад в расширение территории и рубежей Российской империи.
Этнос или субэтнос?
Иностранцы, посещавшие Поморье, дали такую характеристику местным: сдержанны, гостеприимны, доверчивы, трудолюбивы, немногословны. Пребывание вдали от основного ареала проживания русских сформировали у поморов отличительные черты. Они проявлялись и в быту, и в декоративно-прикладном творчестве, и в диалекте.
Но говорить о том, что поморы - это не русские, а самостоятельный этнос, всё же, наверное, нельзя. За столетия своей непростой деятельности поморы приобрели особенные черты, но остались частью русского этноса.
Во время всероссийской переписи населения 2002 г. поморами назвали себя 6571 человек. Среди них и тогдашний губернатор Архангельской области - Анатолий Ефремов. Согласно переписи 2010 г. поморами обозначились 3113 человек. Сокращение вызвано утратой поморской идентичности значительной частью населения Архангельской и Мурманской областей.
Хотя и сейчас есть активисты, ратующие за признание поморов отдельным народом, но их количество невелико. В то же время само слово «помор» стало брендом Архангельской области. О нём жители русского Севера заботятся с особой теплотой. Без неё на Севере, как известно, не выжить.
Литература:
Ломакин В. Цикл лекций «Поморье и поморы: история и современность. 2009.
Михалева А.В. Этнокультурное измерение регионального позиционирования архангельской области // Вестник Пермского университета. Серия: Политология. 2013. № 4.
